Вот и сгорел, вроде спутников,
А. Вознесенский, 1998 г.
кровушки нашей отведав,
век гениальных преступников
и гениальных поэтов.
Когда были написаны эти строчки, мир уже покинули Булат Окуджава и Роберт Рождественский, двое из знаменитой когорты “шестидесятников”. И Иосиф Бродский, который из эмиграции клеймил всех, кто сумел вписаться в “советский режим”, с особым пристрастием отзываясь именно о Вознесенском. Влезать в отношения великих — дело пустое. Важно, что Вознесенский все угадал.
Его личный уход был окрашен мрачной символикой. Каково человеку, который читал стихи 100-тысячным “Лужникам”, год за годом терять голос? В самом конце “века гениальных поэтов” его атаковала болезнь Паркинсона. Андрей Андреевич говорил все тише и неразборчивее, а под конец жизни часто общался с помощью бумаги и ручки. Да еще и отказала рука, которой он раньше так ловко рубил воздух, отбивая стихотворный ритм.
Он ушел в статусе классика, обласканного премиями и тиражами, тихо во всех смыслах этого слова. Это случилось 1 июня 2010 года. На дворе уже давно было время Интернета, в котором каждый может стать сам себе поэтом, ашугом и акыном.
Раз в пять лет, вот как сейчас, замысловатые рифмы и метафоры Вознесенского переползают из благодарной памяти родившихся в 60-70-е в многочисленные юбилейные статьи. И возможно, у кого-то из нечитающего поколения случается радостная встреча с единомышленником.
Мне ради этого легки
Любых ругателей рогатины
И яростные ярлыки.
“Я памятник отцу, Андрею Николаевичу”
Вознесенский родился 12 мая 1933 года в Москве. Его отец в ранней юности участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа, затем получил специальность инженера-гидротехника и сделал успешную карьеру, в итоге став доктором технических наук. Поскольку его работа была связана с постоянными разъездами, жена, Антонина Сергеевна, занималась исключительно домашним хозяйством и воспитанием дочери Наташи и сына Андрюши.
Великую Отечественную войну семья пережила в Кургане. Туда из блокадного Ленинграда сумели эвакуировать отца, Андрея Николаевича. У него с собой оказался альбом репродукций Гойи, в том числе знаменитых “Капричос”. Эти офорты считаются “сатирическими”, но для маленького Андрея то, что там было изображено, навсегда слилось с атмосферой войны, новостями, которые раздавались из черного репродуктора. И в 1959 году он написал стихотворение “Гойя”, где он сказал о войне так, как никто до него не говорил:
Я — Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог,
слетая на поле нагое.
Я — Горе.
Я — голос
Войны, городов головни
на снегу сорок первого года.
«Как люблю вас, Борис Леонидович! –думал ты,— повезло мне родиться”
Вернувшись в Москву, Андрей поступил в школу № 627. Классом старше там учился тезка Тарковский, который ходил в зеленых брюках и в зеленой шляпе. Директор школы собирал учеников и говорил, что если они не будут слушаться комсомольскую организацию, то вырастут такими, как Тарковский.
К этому времени Вознесенский начал сочинять и одновременно занимался рисованием. Ему одинаково интересно было листать поэтические сборники, которые покупала мама, и технические книги отца. В 13 лет он осмелился послать свои стихи Борису Пастернаку.
На дворе 1946 год. Еще далеко до скандала с Нобелевской премией, но Пастернак уже давно не любимец Сталина и не “лучший советский поэт”. Его основной заработок — переводы. Робкое письмо от мальчишки тронуло Бориса Леонидовича. И однажды в коммуналке, где жили Вознесенские, раздался звонок. В полуобмороке Антонина Сергеевна позвала сына: “Тебя Пастернак к телефону!”.
Став взрослым и знаменитым, Вознесенский постоянно помогал молодым, не ленился писать предисловия к их сборникам. Он считал, что лучше лишний раз назвать обыкновенного одаренным, нежели случайно окрестить гения — бездарностью.
Общение с Пастернаком не ограничивалось разговорами о стихах. Позже Вознесенский напишет стихотворение “Школьник”:
Твой кумир взял тебя на премьеру,
И Любимов — Ромео!
Речь о спектакле Вахтанговского театра “Ромео и Джульетта”. Пройдет не так уж много лет, и руководитель Театра на Таганке Юрий Петрович Любимов поставит поэтический спектакль “Антимиры” по стихам Андрея Вознесенского.
В это время у Вознесенского возникают “взрослые” отношения с молодой учительницей английского языка. Об этом написано стихотворение “Елена Сергеевна”. О подробностях романа Вознесенский не распространялся, он вообще отличался по жизни деликатностью в высказываниях. Но утверждают, что благодаря Елене Сергеевне он сумел выучить английский в совершенстве. В своих многочисленных зарубежных поездках поэт обходился без переводчика. Известно, что в числе его близких знакомых были представители клана Кеннеди и даже Мэрилин Монро. Однажды ему пришлось принимать у себя на даче в Переделкине жену президента США Нэнси Рейган.
“Прощай, архитектура! Пылайте широко коровники в амурах, райклубы в рококо”
Пастернак советовал Андрею не поступать в Литературный институт, утверждал, что там его как поэта непременно “испортят”. Да и отец полагал, что нужна серьезная мужская профессия.
Вознесенский поступил в Архитектурный институт. Позже он говорил, что знание предметов, которые он там изучал, позволяло создавать особый композиционный строй его произведений. Хотя, когда он ворвался в поэзию, его стиль активно сравнивали не с Корбюзье, а с Владимиром Маяковским, Семеном Кирсановым и даже с Мариной Цветаевой.
Но пока что однокурсники не подозревают, что очень воспитанный аккуратный юноша Андрей пишет стихи. Дипломной работой будущего архитектора Вознесенского должен был стать выставочный зал. Что-то у него не клеилось, и тут, как говорится, несчастье помогло. Весной 1957 года в здании института произошел большой пожар. Впоследствии Вознесенский написал об этом знаменитое стихотворение и превратил огненную стихию в поводыря, который окончательно увел его из архитектуры в поэзию.
“Нас много. Нас может быть четверо”
Рассказы об “оттепели” в советском искусстве обязательно сопровождаются фразой о небывалой популярности поэзии, которая из книг шагнула на эстраду, а потом и на стадионы. В чем секрет этого феномена, никто не знает. Точно такое же переломное время конца 80-х, названное Перестройкой, подрезало поэзию на корню, что и констатировал Вознесенский. Стихи сильно проигрывали многочисленным ранее не опубликованным книгам, снятым с полки фильмам, наконец документальным материалам.
Но в конце 50-х все было по-другому. Стихи сами стали средством массовой информации, поэты — ньюсмейкерами. Надо честно признать, что хороших и даже выдающихся поэтов было очень много, но далеко не все смогли дожить до своего звездного часа, как, например, Николай Рубцов. Бродского просто выдавили из СССР.
Самым важным для молодого поэта было опубликоваться в серьезном издании, тогда можно уже рассчитывать на маленький сборник и на вступление в Союз писателей. А это давало возможность не числиться ни в каком учреждении, ездить в творческие командировки и вообще жить только на литературные заработки, не опасаясь оказаться “тунеядцем”.
Источники расходятся в рассказе о том, как появились первые публикации Вознесенского. Вполне возможно, что сыграли роль знакомства его отца. Но не Андрей же Николаевич написал поэму “Мастера”, которая была опубликована в “Литературной газете” в 1959 году. Позже Евгений Евтушенко, “злейший” друг Вознесенского, писал о товарище и коллеге: “Он не вошел в поэзию, а взорвался в ней, как салютная гроздь, рассыпаясь разноцветными метафорами… Попав в море русской поэзии, он сразу поплыл баттерфляем, а его ученические барахтанья остались читателям неизвестны”.
Об отношениях Вознесенского и Евтушенко написано очень много. Точно можно сказать, что каждый из них становился как будто ярче от присутствия другого. Сейчас, когда с нами нет никого из них, надо им просто поклониться и поблагодарить — за то, что были и сочиняли.
“У царя был двор, на дворе был кол”
Никита Сергеевич Хрущев совершенно не разбирался в искусстве и руководил им как слон в посудной лавке. При нем и по его благословению была опубликована повесть Солженицына “Один день Ивана Денисовича”, и с его же подачи перекрыли кислород молодым художникам-авангардистам.
В 1963 году было решено собрать творческую интеллигенцию в Кремле, где присутствовал и Андрей Вознесенский. К тому времени он уже член Союза писателей, многократно побывавший за границей, участник знаменитых поэтических вечеров. Да, о нем спорят, но разве это не лучшее подтверждение известности?
Оказалось — не лучшее. На этом торжественном собрании фамилия Вознесенского начинает упоминаться — с осуждением — все чаще и чаще, и он наивно решает, что сейчас сам выйдет на трибуну и “объяснит” Хрущеву всё про себя и своих товарищей. Выступление Андрей начинает высокопарно: “Как и мой любимый поэт Маяковский, я — не член партии”.
Не надо лукавить, своим любимым поэтом он всегда называл Пастернака. Возмездие наступило тут же. Хрущев побагровел и стал кричать, что отсутствие партийного билета — не повод для гордости. И вообще, господин Вознесенский, можете ехать к своим, на Запад, паспорт вам выпишут. Начались крики с мест, улюлюканье, некоторые просто орали “Высшую меру ему!”
Любопытно, что утешал Вознесенского в ту ночь Владимир Солоухин, человек и поэт с неоднозначной репутацией, участвовавший в травле Пастернака. Но он единственный нагнал одинокого Андрея на Красной площади, повел его к себе и напоил водкой.
Спасло Вознесенского только то, что в конце Хрущев слегка успокоился и сказал: “Ну ладно, идите работайте”. Позже поэт уверял, что посреди этой вакханалии Никита Сергеевич вдруг ясно увидел, как через год с небольшим будут травить его самого. Впоследствии, оказавшись в опале, Хрущев передал Вознесенскому извинения за тот вечер.
“Так во мне, несмотря на мусор, 90 процентов тебя”
История с орущим Хрущевым поменяла и самого Вознесенского, и его жизнь. Сначала это выразилось в некоторой осторожности со стороны бывших единомышленников и поклонников. Поутихли издательства и редакции. Спасением стали так называемые вечера то тут, то там. Преданными друзьями опального поэта оставались молодые физики из города Дубны. Вознесенский вообще был кумиром научно-технической интеллигенции.
Там, в Дубне, и начался его роман с писательницей и критиком Зоей Богуславской. Зоя Борисовна старше поэта на девять лет, и на тот момент она была весьма благополучной женщиной, состоящей в счастливом браке с талантливым ученым, и мамой 12-летнего сына.
Богуславская, одна из немногих, чуть ли не демонстративно здоровалась с Вознесенским после той истории в Кремле. Они часто перезванивались, встречались. Вознесенский явно рассчитывал на что-то большее, чем дружба, а Зоя в ответ искренне признавалась ему в любви — но только как поэту.
Андрей взял женщину буквально измором. В 1964 году они поженились. В первый же день семейной жизни Вознесенский повез пасынка на Птичий рынок и купил ему бурундучка.
В тот момент родственники и друзья с обеих сторон крутили пальцем у виска, обрекая этот союз на скорый распад. Категорически против была мама Андрея Антонина Сергеевна, справедливо полагавшая, что 40-летняя Зоя не станет рожать своему третьему мужу ребенка.
В разгар борьбы за любимую женщину Вознесенский написал потрясающую поэму “Оза”. Впоследствии очень многие его стихи были посвящены Богуславской.
Аве, Оза. Ночь или жилье,
псы ли воют, слизывая слезы,
слушаю дыхание Твое.
Аве, Оза…
Оробело, как вступают в озеро,
разве знал я, циник и паяц,
что любовь — великая боязнь?
Аве, Оза…
Поначалу жили они очень скромно и даже трудно. Андрей Андреевич буквально под давлением обстоятельств согласился отдать кое-какие стихи своим друзьям-композиторам, Микаэлу Таривердиеву и Раймонду Паулсу. А вот если бы Хрущев на него не наорал и не оскудел бы поток гонораров, возможно, никогда бы мы не услышали “Миллион алых роз”, “Подберу музыку”, “Плачет девочка в автомате…”, “Не исчезай из жизни моей…”. Не говоря уже о знаменитой рок-опере “Юнона и Авось”, которая была поставлена в Театре им. Ленинского комсомола в 1981 году.
Кстати, знаменитый романс из этого произведения “Я тебя никогда не забуду…” родился благодаря довольно длительному роману между Андреем Вознесенским и актрисой Татьяной Лавровой. Красавица с оленьими глазами постоянно ждала, что Вознесенский уйдет от жены, но этого не случилось. Зоя стойко приняла и известие о том, что от нечаянной связи ее мужа и журналистки Анны Вронской родилась единственная дочь Вознесенского — Арина.
Умер Андрей Андреевич на руках своей жены. За 15 минут до смерти он улыбнулся и сказал: “Со мной ничего не случится. Ведь я — Гойя!”.
