В Международный день защиты детей поговорим о самом главном праве ребенка – на то, чтобы расти в любви и заботе.
Дороги, по которым малыши и подростки попадают в детские дома, окутаны страхом и омыты слезами. Но у очень многих есть шанс на обратный путь, в семью, пусть и не родную по крови. В свою очередь, часто взрослые люди мечтают, но не могут иметь собственных детей. Приведем цифры, озвученные в 2016 году: показатель бесплодия у россиян детородного возраста, находящихся в браке, превысил 15 процентов. И кроме того далеко не всем удается устроить собственную личную жизнь.
Решение взять не тобой рожденного ребенка очень сложное. И мы благодарны за беседу журналистке Ольге Резюковой, которая много лет отдала работе в соцпроекте «Детский вопрос», созданном на «Радио России». Трудная и деликатная тема усыновления для нее не просто общественная работа, но и личная история.
– Ольга, когда вы задумались над этой проблемой, что послужило поводом?
– Как ни странно, это произошло в детстве. Сама я вместе со старшим братом росла вместе с мамой, но без отца. У мамы были твердый характер и не женская профессия – она занималась строительством ГЭС, часто ездила в командировки. В то время, о котором я говорю, мы жили на Украине, хотя родом мама из Чувашии. Большой двор, все всё друг про друга знают. И однажды появилась девочка Людочка, про которую говорили: ее взяли из детдома на воспитание. Поначалу Людочка была очень жалкой, болезненной, какой-то замарашкой, но очень быстро расцвела у нас на глазах. И вот тогда я впервые задумалась: а как это – жить без мамы?
Не могу сказать, что думала на эту тему долго, продолжилась история намного позже. Учась на журфаке МГУ, я брала задания в московских редакциях. И однажды меня попросили сделать репортаж из чувашского детского дома. Я поехала в село Порецкое, там располагался детдом, где жили дети школьного возраста. Ждала директора у его кабинета, мимо проходил мальчик – видимо, первоклассник. Он спросил: «Тетя, а вы к кому приехали?». Я ответила, что к директору. И тут он меня совершенно поразил вопросом «Вы его мама?» Потом я убедилась: те дети, которые уже что-то соображают, в каждом приехавшем видят родителей, не важно даже, чьих именно.
– Вам приходило в голову, что однажды вы приедете в детдом в качестве будущего «родителя»?
– Именно в тот момент – нет, но жизнь складывалась таким образом, что я решила: если до 30 не выйду замуж, возьму ребенка – девочку, потому что сына без мужа все-таки трудно воспитать правильно.
Когда подошел тот самый возраст, я, конечно, посоветовалась с мамой, с семьей брата, у которого уже были дети-школьники, и все меня охотно поддержали. Но по советским законам усыновители должны были быть семейной парой. Конечно, глупость, очень многих хороших, полноценных, материально обеспеченных людей тем самым обрекали на одиночество до самой смерти. Скажу честно, я воспользовалась служебным положением. Все-таки работала тогда в областной партийной газете.
Свою дочку я встретила в маленьком городе Алатырь, это довольно далеко от Чебоксар, куда я приехала по распределению. Я сказала главврачу, что хочу девочку лет трех, чтобы она ходила в садик, иначе я не смогу работать. А это был дом ребенка для малышей до трех лет, оттуда детей потом отправляют в дошкольный детский дом. Конечно, это ужас для трехлетнего, он привык к остальным детям, к нянечкам, потом его тащат в совершенно незнакомое место… Главврач мне и сказала, что буквально накануне всех «трехлеток» увезли, осталось всего две девочки.
– Вы собирались в будущем рассказать дочери о том, что она приемная?
– Понимаете, это было время, когда все полезные сведения приходилось добывать самостоятельно. Это сейчас созданы Школы приемных родителей, обучение в которых обязательно. И правильно, потому что даже с кровным ребенком возникает тысяча неожиданных и щекотливых ситуаций, а с приемным их еще больше. Открывать или не открывать тайну усыновления – очень важное решение, в любом случае ты должен быть готов к последствиям. По моему мнению, сохранить тайну очень сложно, и так же думают в основном все, кто, как говорится, «в теме». На чужой роток не накинешь платок, а документы в момент усыновления проходят через множество рук. Можно, конечно, переехать в другой город, но вспомните наши сериалы: в самый неподходящий момент, как правило, связанный с медициной, выясняются глубоко интимные подробности. В общем, я пыталась найти литературу, но удалось обнаружить нужное только у Спока, и то – одну главу. Он категорически против того, чтобы скрывать, и советовал рассказать ребенку правду в возрасте примерно пяти-семи лет.
– Как произошла ваша первая встреча?
– Мы пошли смотреть тех самых оставшихся трехлеток, девочки находились в разных группах. Перед тем как познакомиться с первой, врач предупредила: ребенок недоношенный, очень маленького роста. Действительно, Леночка выглядела годовалой, произносила только отдельные непонятные слова. Нянечки посадили малышку мне на руки, дали ей книжку, я достала свой блокнот, ручку, она рисовала в нем каляки-маляки, я ее что-то спрашивала, она неразборчиво отвечала. Потом нянечки ей говорят: «Ну все, Леночка, иди к детям». А она в меня как вцепилась, ей пальцы разжимали… И вторую девочку я уже смотреть не пошла.
– Вы сразу ее забрали?
– Нет, конечно. Нужно было собрать документы для суда по усыновлению, купить все «приданое» для будущей дочки, потому что из дома ребенка их отдавали голенькими. Да и сейчас так отдают, но тогда, в 1990 году, был страшный дефицит всего, даже детские колготки, помню, доставала по блату – через друзей, которые работали на чулочно-трикотажной фабрике. В общем, прошло месяца два или три, прежде чем я смогла ее забрать.
В тот день, когда я поехала за дочкой, с цветами и тортиками, редакция выделила мне белую «Волгу». Для того времени и для Алатыря все было очень торжественно. Я одела ее во все новенькое, от трусиков до пальто. Но не учла, что ребенок никогда не ездил в машине, поэтому и салон, и новая одежда пострадали. Дома нас ждали мама и семья брата, но сразу познакомиться не получилось – срочно побежали в ванную.
– Как Леночка адаптировалась в новом доме?
– Адаптация бывает не только у ребенка, но и у приемных родителей. Сейчас об этом рассказывают, а я всё испытывала на себе. С одной стороны, Леночка сразу начала называть меня мамой, ее все прекрасно приняли. Первые два дня она вела себя очень тихо, а потом начала капризничать. Самое трудное – она совершенно не спала по ночам, а для журналистов, как вы знаете, это наиболее рабочее время. Меня же никто не отправлял в декретный отпуск. Конечно, появились мысли типа «как же раньше все было легко и просто…» Но потом я представляла себе, что Ленку сейчас бы перевезли в новый детдом, с ее-то ростом…Это помогало. Знаете, когда я уже стала работать в соцпроекте и общалась с приемными родителями, многие мамочки говорили: «Я и не подозревала, что у меня такой плохой характер». На самом деле это не плохой характер, а период адаптации, который надо просто пережить.
С садиком поначалу возникли неразрешимые трудности: мне сказали, что люди стоят в очереди по три-четыре года и это нормально. Мол, хотела стать матерью, ну так будь как все. Я пыталась возразить, что в очередь обычно становятся сразу, как выходят из роддома, а я дождусь места в саду примерно ко второму классу ребенка, но бесполезно. Конечно, мне помогла редакция.
– Когда вы решились на тот самый разговор с дочкой?
– Первый раз лет в пять. Я сказала: помнишь ты была в «другом садике» (так она называла дом ребенка, который смутно помнила)? Это потому, что тебя родила другая тетя, она умерла. А я твоя мама.
В тот раз я решила, что она ничего не поняла, потому что ничего не спрашивала, убежала играть. А потом я убедилась: она все запомнила. В первом классе была очень неприятная история, Лена взяла у девочки какую-то вещь. Ситуация обычная, но одна учительница высказалась в духе «яблочко от яблоньки» (она знала, что Лену удочерили). А я сама так распсиховалась…Сказала дочке в сердцах, что, если такое повторится, отвезу ее в «старый садик». И тут она так разрыдалась. Вот тогда я поняла, что дочь все осознает.
Больше у нас таких разговоров не было. Сама она никогда мне не задавала вопросов, кто ее мать, где она родилась. К счастью, эта женщина тоже нас никогда не искала. Хотя, если честно, мне иногда хотелось на нее посмотреть.
– Не было желания немедленно компенсировать ребенку всё, что недодала жизнь?
– Конечно, было. Правда, у меня почти не было материальных возможностей ее баловать. И времени тоже. Например, она все время говорила, что хочет быть художником, а рисовала при этом как все дети. Ну, и в кружок особо некому было водить. Только в 4-м или 5-м классе я показала ее рисунки профессиональной художнице. А она сказала, что давно надо было отдать дочь в художественную школу. После девятого Лена поступила в художественное училище, а потом и в педуниверситет, получила профессию дизайнера. Кстати, рост у нее вполне нормальный для женщины – 150 см.
Еще я мечтала, когда дочь пойдет в школу, взять второго ребенка. Но время началось такое, что я поняла: не потяну. Жили мы, как большинство в те годы. И проблемы у меня были обычные для всех, в том числе – с переходным возрастом. Сейчас у Лены трое детей. Я когда-то давно сказала старшей внучке, что я ей не родная бабушка. Но Лена мне запретила поднимать эту тему, да и Рита как-то вяло отреагировала.
В то время я уже работала в Москве, на «Радио России». В 2009 году я стала участником созданного там проекта «Детский вопрос». Узнать о проекте можно на сайте, если коротко – мы сотрудничали с региональными операторами Банка данных о детях, оставшихся без попечения родителей.
– Ольга, вы, конечно, знаете: много ли сейчас желающих усыновить ребенка?
– Очень. Другой вопрос, что большинство хотят совсем маленьких и здоровеньких. Таких детей крайне мало. Еще один момент. Понятно, что появление в семье ребенка – это новые расходы, не секрет, что более обеспеченные люди у нас живут в крупных городах. Внутри таких городов и поблизости детей на усыновление намного меньше, чем в российской глубинке. Поэтому задачей проекта было привлечь усыновителей и опекунов именно туда, в регионы. Мы формировали так называемые «поезда надежды», которые выезжали из Москвы в самые дальние уголки страны. Но до выезда сотрудники проекта, пообщавшись с региональными операторами, отправлялись в отдаленные детские дома, записывали там истории детей, фотографировали их и выкладывали материалы на сайте. То есть потенциальные родители могли либо действовать самостоятельно, познакомившись с историями в Интернете, либо садились в наш «поезд».
Поезд, конечно, образное выражение. Обычно это семь-восемь пар, из разных городов, которых сопровождали психолог, педиатр, юрист и журналисты – сотрудники проекта. Обязательное условие – наличие заключения о праве быть усыновителем или опекуном. Отбор участников – по телефону, путем долгих доверительных бесед. Желающих было много, преимущество у людей, готовых принять детей постарше, либо – с проблемами по здоровью. За почти 10 лет, которые я там проработала, организация процесса усыновления значительно изменилась к лучшему, следовательно, и результат.
– Ольга, ждем от вас рождественских историй со счастливым финалом.
– Давайте все же начнем с ситуаций, которые надо предусматривать, ведь мы с вами беседуем в надежде, что чужой опыт поможет кому-то стать хорошими приемными родителями и избежать ошибок.
У нас был «поезд» в Кемеровскую область, среди участников – семья из Подмосковья. Домой они привезли брата и сестру, дошкольников. Причем у родителей была родная дочь, чуть старше этих малышей. Мы всегда сопровождаем «наши» семьи, постоянно на связи. Поначалу тон в разговорах был радостный, но потом у матери началась страшная депрессия: приемные дети стали обижать кровную дочь, хватали ее тетрадки, вещи, мешали заниматься… Папа занервничал, а мама просто заболела. И всего через несколько месяцев они попросили нас найти детям другую семью.
Это было непросто, но семья в итоге нашлась. Там старшая девочка – кровная дочь, и еще двое детей на тот момент – приемные. Я продолжаю общаться с этой семьей, знаю, что все у них хорошо.
Был случай, когда мальчику-первокласснику объявили: скоро привезем тебе братика. Он ждал встречи: достал все свои игрушки, выставил машинки. А спустя пару дней после приезда брата спросил у родителей: «Так, когда вы его обратно отвезете?». Одно дело делиться машинками, а другое – мамой и папой. К этому ребенок был не готов. Со временем, конечно, все утряслось.
Еще была у нас семья из маленького башкирского города, мы тогда собрали родителей из регионов и повезли их в московские детские дома. Эта пара увидела у нас на сайте двух сестричек и решила взять девочек. У мамы был свой небольшой бизнес, а вот кем был папа – не помню. Но это и неважно. Главное, что в этой семье не справился с адаптацией как раз папа – дети стали его раздражать настолько, что он даже начал поднимать руку – сначала на жену, а потом и на девочек. Как только это произошло, женщина подала на развод. Несколько лет она растила дочек одна, а потом вышла замуж и родила еще двух девочек. В общем, у них тоже все хорошо.
Конечно, сейчас многое поменялось к лучшему: стали создавать службы сопровождения приемных семей, есть психологи – можно пойти посоветоваться, просто отвести душу, не выслушивая что-то типа «ну ты знала, на что шла». Плюс сами родители образуют сообщества, обмениваются опытом.
Изменились жизненные реалии, многие суровые законы усыновления смягчились, даже не знаю, всегда ли это к лучшему. К нам довольно часто обращались одинокие женщины в возрасте 50 + (а то и 60 +). Как правило, они обеспечены, имеют квартиру, у опеки нет оснований им отказывать, тем более, если человек согласен усыновить более взрослого ребенка.
Во время нашей поездки в Калининград одинокая вдова привезла оттуда двух сестер, младшей было семь лет, старшей – 12. Женщина москвичка, причем перед пенсией много лет проработала в органах опеки. Ее предупредили, что девочки не инвалиды, но не здоровы. Маленькая пользовалась памперсами, старшая – с карликовостью.
Видимо, покойный муж оставил женщине хорошее наследство – она постоянно путешествовала по миру. Девочкам сразу оформила загранпаспорта и повезла их в круиз. Хотя один из основных советов на первых порах: дайте ребенку «отдышаться», привыкнуть, даже по гостям не стоит ходить. А тут – круиз.
Нарушила эта женщина еще один запрет: позволила девочкам общаться с родной матерью по телефону, та из-за алкоголизма была лишена родительских прав. Мать звонила и постоянно обещала: брошу пить и заберу вас. В итоге девочки стали ждать родную маму. Кончилось все плохо, женщина девочек вернула, и, как мне рассказывали, старшая уже выпустилась из детдома, живет с матерью и пьет вместе с ней.
Но, конечно, большинство историй совсем другие. Была бездетная пара, 10 лет женаты, детей нет и не будет (такой приговор вынесли врачи). Поехали с «поездом надежды», вернее, с самолетом, в Красноярск. Они взяли детей до года, девочек-двойняшек. Помню, что мамочка боялась летать и по пути туда так сжимала руку мужа, что чуть ее не сломала. И всё беспокоилась, как же они полетят обратно с детьми? Мы ее заверили, что о своей аэрофобии она даже не вспомнит. Так и случилось: накануне вылета новоиспеченные родители провели ночь с девочками в гостинице и совершенно не спали. В самолете мы старались почаще забирать у них детей, чтобы мама и папа выспались.
Прошел год или два, вдруг мама девочек беременеет и рожает мальчика. Так часто бывает: видимо, в организме разжимается какая-то пружина. Я стала осторожно спрашивать, оставят ли они приемных детей. «Да вы что! – ответили оба. – Мы им так благодарны, ведь они принесли в наш дом счастье!». Потом эта семья ездила с нами в Иркутск, там они взяли под опеку еще троих ребятишек из одной семьи.
Ну, и под конец расскажу действительно святочную историю. В Кемеровской области, в маленьком таежном поселке есть дом ребенка, где жили и дружили два малыша – Глеб и Влад. Глеб слепой от рождения, у Влада ДЦП. Их даже не предлагали для усыновления, но мы все-таки решили рассказать про обоих. Глебу, как ни странно, родители нашлись довольно быстро. Его забрали в московскую многодетную семью.
Воспитатели мне рассказывали, что, когда Глеб уехал, Владик три дня лежал на кровати, отвернувшись к стене, отказывался есть – очень сильно переживал. Прошло много времени, прежде чем нашлась семья и для Влада – тоже в Москве и тоже многодетная. Старшая дочь в ней приемная, остальные – «самодельные», как мы говорим.
Поскольку мы не оставляем «наши» семьи, мы рассказали тем и другим родителям, что мальчики когда-то дружили. И обе семьи захотели встретиться. Глеб теперь живет в Подмосковье, в загородном доме. Как оказалось, зрение ему вернуть уже невозможно, но родители сделали всё, чтобы мальчик максимально социализировался. Он даже на велосипеде сейчас ездит самостоятельно. Когда Влад со своей семьей приехал к нему в гости, Глеб уверенно показывал другу дом.
Влад теперь хорошо ходит, а раньше только ползал. Он прекрасно играет на саксофоне, посещает обычную школу. А Глебу родители купили ударную установку – ему очень нравится играть на барабанах. Но самое интересное не это. Старшая сестра Глеба вышла замуж за старшего брата Влада, родила уже двоих детей. Так что Глеб и Влад теперь настоящие родственники.
Отличная статья! Спасибо!