У корреспондента Aut…Aut всегда есть повод для встречи с народной артисткой России Аленой Яковлевой. Но мы уверены, что нашим читателям будет приятно пообщаться с этой умной и красивой женщиной именно 8 Марта!
«Потому что я урод»
– Алена, признаемся, что мы с тобой три года вместе учились, и не на актрис, а на факультете журналистики МГУ?
– Конечно, тем более у меня о журфаке самые светлые воспоминания. Фантастические преподаватели, наша легендарная «картошка» в не менее легендарном селе Бородино. И по-настоящему беззаботные студенческие деньки. Согласись, «от сессии до сессии» жили мы не особо напрягаясь. Отчасти из-за этого мне удалось окончить журфак параллельно с учебой в «Щуке».
– На первом курсе мы отправились в поход, и мальчишки из фотогруппы щелкали всё самое красивое. Потом выпустили стенгазету, там были твои портреты. Как же я удивилась, когда стала читать интервью с тобой и узнала: ты, оказывается, мучилась страшными комплексами. Однажды твоя коллега мне заявила: «В актеры идут недолюбленные дети». Неужели это твой случай?
– Я знаю, многим кажется: судьба все преподнесла мне на блюдечке, в том числе отца, Юрия Яковлева, который к моменту моего рождения стал уже очень известным актером. Но брак родителей был коротким, у отца начался роман с коллегой по Вахтанговскому театру Екатериной Райкиной, почти одновременно со мной на свет появился один из моих братьев, Алексей. Моя мама, врач Кира Андреевна Мачульская, не простила этого. Она была очень гордой, может быть, благодаря польским корням, а может быть, потому, что ее имя означает «госпожа».
Она ушла из жизни совсем недавно, мы хоронили ее 8 декабря. И потом звонила одна из ее подруг и рассказывала, что на самом деле мама была очень ранимым человеком, например, она буквально мучилась, когда мужчины обращали на нее внимание. Но внешне это никак не проявлялось. Аристократичная, сдержанная, даже строгая. Когда мне было восемь лет, она вышла замуж за журналиста-международника Николая Иванова, моего прекрасного отчима Колю. Нам пришлось подолгу жить за границей.
В благополучной Германии я чувствовала себя ужасно, не хватало возможности себя выразить. Походы по магазинам бесили, я была искренне убеждена, что такую девочку: в очках с толстыми стеклами, руки свисают ниже колен, полное отсутствие вторичных половых признаков – ничто не в состоянии украсить. Корпункт был расположен недалеко от военного городка, там я и ходила в школу. А в свободное время часами сидела у окна и наблюдала как мои вполне оформившиеся одноклассницы идут с прапорщиками гулять в местечко, которое мы называли Дачки.
– Неужели никто не позвал на свидание, не признался в любви?
– Однажды ко мне «подкатил» самый красивый мальчик в классе. Я пригласила в гости его и одновременно еще шесть подруг. К тому же на него бросилась наша собака. Парень грустно произнес: «Больше не приду» – и начал встречаться с одной из тех шестерых девочек.
Отдушину я находила в стихах Есенина, которые читала по ночам и при этом страдала, в общем, комплексы свои «подкармливала» регулярно. Да еще был случай. Я в школьной форме (а она у нас была советская) стояла перед витриной магазина в берлинском пригороде, пялилась на игрушки и пускала пузыри из жвачки. Неподалеку проезжали мама и Коля, и мама, глянув на нескладное нечто в коричневом платье, сказала: «Какая некрасивая советская девочка!». А отчим ей сообщил: «Это же твоя дочь!». И зачем-то они мне про это рассказали.
Не забудь почитать! Сергей Есенин. На привередливом розовом коне
Но при всем том Коля был мне настоящим другом, советчиком. Он был человек патологически честный, возможно, поэтому и ушел в 55 лет. Очень дельный, меня приучил к работе. Я, благодаря ему, никогда не росла «мажоркой», всегда к чему-то стремилась. Но по характеру он был похож на маму и чувства в нашей семье было не принято выражать.
Много позже я приступала к репетициям одной из своих самых любимых ролей – Катерины Ивановны в пьесе Леонида Андреева, в театре «Модернъ». А роль такая, что в ней есть и Настасья Филипповна, и леди Макбет, любые самые яркие женские образы. И я сказала режиссеру Светлане Враговой: «Не знаю, как это играть, потому что я урод». Она, по-моему, до сих пор меня не понимает, а я искренне так думала. Речь и о внешности, и о способности выпустить на волю эмоции.
Но ведь все равно, как ни запирай в себе это, однажды прорвется. И со мной тоже такое было. Например, после моего выпускного Коля еще долго не мог успокоиться и говорил: «Уже и барабан треснул, и музыканты разошлись, а ты все отплясывала с генералами!»
Дочки-матери, отцы и дети
– Идея поступить на журфак, наверное, принадлежит ему?
– Прежде я должна рассказать о маминой маме, чудесной бабушке Леле, актрисе Елене Михайловне Чернышовой, в честь которой меня назвали. Она всегда была убеждена, что мне дорога в артистки. Маленькую таскала меня по пробам, где просматривали детей на роли, привлекала к любительским спектаклям, которые ставила уже на пенсии. Она была маленького роста, по амплуа – травести, но играть хотела только героинь. Поэтому из родной Москвы уехала в провинцию, потом работала в ТЮЗе. Она дожила до 94 лет. Уже в преклонном возрасте Леля садилась с подругами играть в карты, и они со смехом и с удовольствием вспоминали свои былые романы. Периодически в разговоре у них проскальзывала прямо-таки реплика моей героини Раисы Гурмыжской из пьесы «Лес», премьеру мы недавно сыграли на сцене Театра сатиры. «Если ты видишь красивого молодого человека, не приходит ли тебе в голову полюбить?».
Если бабушка считала, что прекраснее театра ничего на свете нет, в том числе и для меня, то мама совсем не разделяла ее убеждение. И вдобавок, она была уверена, что я – наивный ребенок, не приспособленный к жизни, уж особенно к закулисной. В общем, на семейном совете передо мной положили «Справочник для поступающих в МГУ», попросили обратить внимание на факультет журналистики. Ну что же, я, абсолютный гуманитарий, была не против. Но самое главное, на последней странице я прочла про знаменитый Студенческий театр, и это примирило меня с действительностью.
Сначала меня зачислили на редакционно-издательское отделение, где были почти одни девчонки. Нет, решила я, куража не будет. Больше всего мальчиков наблюдалось в фотогруппе, а я в нашем безгаджетном детстве посещала фотокружок и очень любила все это, проявитель, закрепитель…Но мама сказала: «Ты что, у тебя всю жизнь будут грязные руки и больная спина из-за тяжелой аппаратуры». А во время экзаменов я подружилась с Леной Сетунской. Она уже давно живет за рубежом, стала телеведущей и продюсером Аленой Зандер. Она гораздо лучше меня ориентировалась в жизни. В общем мы с ней попали в итоге в «газетную» группу с изучением испанского языка. Во время московской Олимпиады я работала переводчиком. Нет, на журфаке было прекрасно, но к концу третьего курса решение хотя бы попробовать поступить в Щукинское училище созрело окончательно.
Я ведь на первом курсе пошла в тот самый Студенческий театр, где работал тогда почти не известный Роман Виктюк. Но меня нашел режиссер коллектива, созданного прямо на журфаке, Артур Зариковский. Я стала репетировать «До третьих петухов» Шукшина, все шло так хорошо, что Артур начал говорить о гастролях, о том, что нам даже заплатят какие-то деньги…Но мой отчим Коля сказал: «Ты с ума сошла? Это халтура, шарашка, о тебе напишут в сатирическом журнале «Крокодил!»
– Алена, ты почти не говоришь о Юрии Васильевиче, вы не общались в то время?
– Считанные разы. Мои настоящие отношения с отцом возникли много позже окончания Щукинского училища. Хотя родители поддерживали общение. Конечно, у меня в детстве были обиды на отца, долго оставалась боль в душе. И, естественно, речи не шло о том, чтобы попросить о прослушивании в Щукинском училище. Как ни странно, вмешалась мама. Она встретила в магазине знаменитого педагога Владимира Шлезингера, пожаловалась, что Алена сошла с ума, хочет бросить универ и идти в артистки.
Моя встреча со Шлезингером прошла очень нервно. Даже больше скажу: мастер, который набирал курс, Татьяна Кирилловна Коптева, предупредила: «Придет 13 Ермоловых, я тебя не возьму». Но, как я обычно добавляю, пришло всего 12. На самом деле из 28 человек у нас на курсе было девять девочек. В профессии осталось только три из них. Конечно, актера невозможно оценить, например, за выполнение обязательств на 103 процента. Но я горжусь тем, что уже 35 лет играю в Театре сатиры, и треть из этих лет – в звании народной.
– Ты сказала, что учеба в Щукинском была совершенно не похожа на веселый журфак.
– Мы пропадали в училище сутками, в спортзале по ночам залезали под маты, чтобы после дежурного обхода вылезти и снова начать репетировать. Там на самом деле всем плевать на твою фамилию, не проявила себя –выгонят после первой сессии. Поэтому пахала как проклятая, вместо пяти положенных этюдов делала 25, в том числе чтобы оправдать фамилию. Михаил Борисов, прекрасный актер и педагог, к сожалению, недавно от нас ушедший, тогда угадал: «А ведь ты пришла сюда из-за комплексов». Надеюсь, я окончательно ответила на твой вопрос.
Я сначала играла исключительно возрастных, преимущественно комедийных, персонажей. На втором курсе подготовила миссис Чивли из «Идеального мужа» Уайльда, на меня чуть ли не руками замахали: зачем взяла героиню, ты же острохарактерная актриса! И потом в театре я эту Чивли играла 13 лет!
На третьем курсе ко мне подошла Алла Александровна Казанская, знаменитый педагог, актриса Вахтанговского театра, и сказала, что пора завязывать с комическими старухами. Мы стали репетировать с ней Марью Николаевну из повести Тургенева «Вешние воды». У меня была красивая прическа, платье с открытыми плечами, меня никто не узнавал. Алла Александровна буквально заставила тогда прийти на показ моего отца. И был очень большой успех. А потом меня с этим отрывком первую с курса взяли в театр.
Я знаю свои секреты
– Как тебя приняли в труппе?
– Начинала я в целом хорошо. Мне сразу выпало играть с самыми знаменитыми нашими актрисами, Ольгой Аросевой, Верой Васильевой. С Верой Кузьминичной вообще была первая большая роль в «Воительнице» Лескова, она мне как крестная в театре.
Были и курьезы. Однажды реквизиторы в шутку положили мне в приготовленную для сцены книжку презерватив. Это ерунда. Но был случай, который мог закончиться плачевно. По ходу действия я должна была принять витамины, а на месте «таблеток» оказалось средство, которое используют против скольжения, в его состав входят мелкие острые частицы. До сих пор не знаю, кто это «придумал».
– Алена, извини за обывательское любопытство, но то, что написала в своей книге Татьяна Егорова про нравы в Театре сатиры…
– Это вопрос выбора. Когда я пришла в театр, Валентин Николаевич Плучек сразу предупредил, мол, сейчас корифеи начнут заигрывать, но я ответила, что я не по этому делу, а по творчеству. У меня тогда был гражданский брак с очень талантливым Сашей Кахуном, актером театра «Современник».
И все же был период, когда главный режиссер не разговаривал со мной два года. Однажды на гастролях он увидел, как я вечером в халате выходила из номера Спартака Мишулина. А мы дружили со Спартаком Васильевичем, он помогал мне с квартирой, мы жили по соседству, я общалась с его семьей, с дочкой Кариной. В тот вечер у Мишулина был спектакль, а у меня в номере не работал телевизор. И я чуть ли не в бигуди, с вязанием, попросилась посмотреть у него кино. Плучеку это не понравилось, и он перестал со мной общаться. Но это не отражалось на работе. Возможно, кто-то бегал в высокие кабинеты и выпрашивал роль другим способом.
Хотя и у меня была ситуация с кино, когда я не согласилась на определенные вещи, была вычеркнута из всех списков и не снималась 10 лет, едва успев сыграть более-менее заметную роль в «Филиале» с Дмитрием Харатьяном, Лидией Федосеевой-Шукшиной, Евгенией Добровольской. А потом я вернулась в кино, во многом благодаря своему третьему супругу Кириллу Мозгалевскому. Он – человек энциклопедического образования и космической энергии. Сам собрал деньги, написал сценарий и вместе с моим братом Антоном Яковлевым сделал фильм «Искушение Дирка Богарда» про знаменитых европейских режиссеров. Еще был «Козленок в молоке», где Кирилл снял половину нашего Театра сатиры.
Позже пошли приглашения, и никуда не делись от меня такие любимые роли, как «Боец», «Чудо», «Женский доктор», «Я лечу», «Дневник доктора Зайцевой», «Склифосовский» и многие другие. В прошлом году я продолжила съемки в проекте «Я знаю твои секреты» и снялась еще в нескольких.
– Насчет секретов. Почему не сложились твои союзы с тремя талантливыми мужчинами?
–На отношения с Сашей Кахуном очень повлиял его уход в армию. Он служил на базе жидкого топлива в Лиепае, а я оставалась в Москве, в театре, получила роль в спектакле Андрея Миронова «Тени», и ему много чего понаписали по этому поводу. Но мы остались друзьями, и со своим первым официальным супругом, Кириллом Козаковым, я познакомилась у Саши на дне рождения. Кирилл сразу пошел меня провожать, окутывал стихами, он в этом похож на своего папу. Очень быстро переехал ко мне, прибавив бытовых хлопот.
В ноябре 1992 года у нас родилась Маша. Отчим уже ушел из жизни, у мамы начинались проблемы со здоровьем, которые усугублялись в течение 30 лет. Хотелось от мужа поддержки, помощи, но начались бесконечные конфликты. Настал вечер, когда я посадила 4-месячную дочь в коляску, побросала туда кое-какие вещи и ушла жить к своей замечательной подруге Тане Яковенко. В театре на тот момент была зарплата пять тысяч рублей, периодически возникала дилемма: купить ребенку фрукты или себе колготки, чтобы не являться в театр в зашитых. Понятно, что выбор делался в пользу фруктов.
Конечно, позже Кирилл Мозгалевский меня обеспечивал, и вообще он создал вокруг меня такую, абсолютно не бытовую, атмосферу. Наверное, кто-то помнит, как во время ссоры он повесил на оживленных московских улицах рекламные щиты с моим портретом и надписью: «Все равно люблю! Кирилл». Но эту романтику видели все, а прозу не видел и не знал никто.
Главное, что мы все общаемся. Недавно моя дочь, актриса, моя красавица Маша Козакова вышла замуж за очень талантливого актера и композитора Ваню Замотаева. И на свадьбе были оба Кирилла.
У времени не в плену
– В эти дни Интернет и экраны заполнены воспоминаниями об Андрее Миронове, наверняка опять будут изыскания по поводу мистики в его жизни. На нем действительно лежал какой-то нехороший отпечаток?
– Глупости. Он не собирался умирать, был весь в работе. Конечно, как у всякого выдающегося артиста, у него постоянно менялось настроение. Чаще он был грустным, не слишком уверенным в себе. Но работать с ним было непросто и интересно. Он не терпел пренебрежительного, поверхностного отношения к профессии. Однажды я стояла в массовке спектакля «У времени в плену», нервничала страшно. Он, проходя мимо, по-дружески спросил: «Ну что, на сцену?» И черт меня дернул, именно от зажима, лихо ответить: да, мол, пойду потусуюсь! Как же он рассвирепел! «Вы не имеете права! Как вы смеете такое говорить!» – кричал он на меня.
Когда мы репетировали «Тени», я еще была, если можно так сказать, лысой в творческом плане. А он, хоть и поставил пять спектаклей в театре, больше шел от себя как от актера, и какие-то женские «манки» в роли мне подсказать не мог. Я тогда не понимала, что надо бередить свои воспоминания, свои нервы …Ходила, размышляла над ролью деревенской девушки и по студенческой привычке, вспомнив комических старух, решила пойти через внешние признаки. Предложила: а давайте я буду хромать! «Вы еще нос себе наклейте!» – пошутил Миронов.
Однажды я никак не могла на репетиции заплакать. А мы уже тогда дружили с Юрой Васильевым, и Андрей Александрович предложил ему: «Сделайте что-нибудь со своей любимой артисткой». Юра вывел меня в коридор и начал буквально швырять об стены. От обиды я быстро пришла в нужное настроение и сыграла, как требовалось.
«Тени» мы успели представить 15 раз. Потом было лето 1987 года и тот спектакль, где я играла пейзанку. И, представляешь, я же Машу Миронову уговорила в тот день ехать к нам, она хотела идти на концерт Геннадия Хазанова. Разговор наш был в Юрмале, помню, добирались мы с ней на спектакль в Ригу на электричке…Как говорится, если бы знать.
После того как все случилось, Катя Градова и Маша сразу переехали в мой номер в рижской гостинице, вместе нам было легче. Конечно, двое суток мы надеялись, тем более мы плохо представляли себе, что такое аневризма. Маше было 14 лет, я почему-то запомнила ее наивную фразу: «Как же я могу есть мороженое, если у папы дырка в голове».
– А правда, что Плучек запретил актерам лететь на похороны Миронова?
– Не знаю, какие тут могли быть запреты. Мне предстояли спектакли, я вообще в театре на тот момент работала два года, но сказала – пусть увольняют, я полечу. Не помню точное количество, но многие актеры прибыли тогда в Москву.
– Алена, недавно смотрела я на тебя в роли Гурмыжской. Стройная, красивая, дочь играет вместе с тобой, уже тещей стала. Ну, а если ты вдруг увидишь красивого молодого человека?
–Во-первых, хочу поблагодарить брата Антона Яковлева за то, что у него возникла эта идея, Александра Анатольевича Ширвиндта и директора нашего театра Мамеда Гусейновича Агаева за «зеленый свет», который дали спектаклю. Период репетиций «Леса» был тяжелый, если не сказать – страшный. Мы все переболели ковидом, Маша даже дважды. А за три недели до премьеры умерла мама, которая, к счастью, лет 15 назад окончательно признала во мне актрису и смотрела все мои фильмы, все премьеры.
Роль Гурмыжской пришла ко мне очень вовремя, когда накоплен женский опыт и можно сыграть и желание, и слепую веру в чудо, и материнский инстинкт. Все это есть в Гурмыжской. А в жизни я, Алена Яковлева, очень хочу…стать бабушкой! И чтобы внуки называли меня не по имени, как это почему-то принято у многих актрис, а именно бабушкой.
Что касается полюбить…Захочу – полюблю, история с красивым молодым человеком у меня недавно была. Я не обращаю внимания на чужое мнение, живу и поступаю так, как считаю необходимым. Готова к любым поворотам в профессии и в судьбе и всегда рассчитываю только на себя.
Алёна ты прекрасна, сильна и неподражаема! Сил, здоровья, веры, весны в душе и теле!